Есть несколько вещей, про которые я давно хотела рассказать.

Мне сложно говорить об идентификации с тех пор, как я-маленькая стала думать, кто я. Эти сложности частично связаны с тем тяжелым, что происходило в нашей немоноэтничной семье. Такие конфликты (часть из которых происходила из непринятия этнического другого) сформировали и определили меня. И теперь я-взрослая пытаюсь разобраться со своими множественными семейными/культурными историями и двумя основными идентичностями (румынско-молдавской (папа) и украинской (мама)). Понимаю, что идентичность это не фиксация, это процесс. Его сложно означить и не всегда просто овнешнить. Но бывает так, что иногда нужно попробовать.

Поэтому я много раз садилась писать этот «проясняющий» (?) текст «для других» и много раз его удаляла. Связный ясный нарратив у меня пока не получается. Множество распадающихся болезненных нарративов, которые остались мне от родных и не-близких, начинают сталкиваться, кричать, кусаться, как растриггерённые дети, и в итоге я перестаю понимать, ч т о д е й с т в и т е л ь н о говорится.

Решила пока сказать коротко: вот, ситуация такая, это мои позиции/процессы сейчас, они могут измениться.

Первое важное: я не поэтка «в изгнании». И никогда себя так не позиционировала.

В 2018 году я переехала жить в Украину не потому, что меня кто-то или что-то изгнали из рф. Я переехала сюда потому, что здесь мой дом, и я это так чувствую. Мне хотелось жить в Украине и узнать Украину потому, что я давно ощущала себя связанной с Украиной, хотя и по сути не знала её. Это было довольно парадоксальное чувство, которое хорошо описывается сказочной формулой «иди туда не знаю куда/ принеси то не знаю что». Но это был императив. И я пошла.

Могла бы я знать её, Украину, по-другому? Наверное, если бы моих бабушек и дедушек не вынудили покинуть Украину в 30-е годы XX века и не отправили в Сибирь, где идентичность и знание о том, откуда они постепенно размывались. Теперь моя мама (этническая украинка) не знает об Украине ничего, кроме того, что говорит российский телевизор; она отказалась от этой идентичности (и от диалога со мной тоже). А вот у её мамы (моей бабушки) украинская идентичность ещё была, и она передала мне эти руины знания (о себе, о нас), фрагменты песен и историй. Спустя много лет они сработали неожиданным образом: я стала думать, что должна нас сюда вернуть. «Нас» — это не только меня и моего сына, но и всех наших мёртвых — тех, кто не смогли сюда вернуться в XX веке, и потерялись в чужих историях: то есть и мою бабушку тоже. Её нет в живых, но она приехала со мной. Так я это чувствую. От момента возникновения этой «мечты» до её осуществления прошло 5 лет. Не могу сказать, что я двигалась к ней строго, запланировано и прямо; это был совсем неочевидный и сложный путь. Но всё-таки это путь домой.

И ещё — здесь моя любовь. Человек, совсем другой, сложный, но при этом — дом. Другой любимый человек тоже может быть и домом, и знанием, и тем, через кого мы себя определяем. Здесь очень многое совпало.

Так что я здесь не в изгнании. Не планирую возвращение в «россию будущего». Думаю, что пространства, которые идея и факт «россии» в себя заключают, должны очень сильно измениться, чтобы там могли процветать другие жизненные миры. Я не могу диктовать людям, которые живут там, что делать и как мыслить своё будущее. Могу сказать только как сейчас чувствую сама. Чувствую, что хотела бы, чтобы такой «россии» больше не было, чтобы в процессе деколонизации захваченных или измененных «исконных» пространств образовались какие-то более справедливые, открытые-к-другому способы объединения и политической-жизни-вместе.

Сама я бы хотела прожить всю жизнь в Украине.

Вот почему в своих коротких биографиях, которые отправляла для разных литературных фестивалей и публикаций, я стала писать (не после 24 февраля 2022 года, а с 2019-го), что родилась в Сибири и живу в Украине. Это приближено к тому, как я чувствую причастность к пространствам.

И это выражает моё желание: я не хочу поддерживать государственное образование россия. Ни как политическую идею, ни как историческую наличность и данность, короче, никак. Не хочу инвестировать в «россию» то, что я делаю и буду делать. Я не хочу, чтобы моё будущее письмо принадлежало «россии». Оно моё, а я — транслокальное множество, созданное событиями и перемещениями XX века и cобственной волей.

Я не верю в существование «альтернативной россии» (внутри реальной россии), которую нужно делать видимой и спасать. Возможно, раньше верила (?). Сейчас думаю, что лично для меня (не говорю, что так должно быть для других) это было заблуждением. Как написала выше, я верю, что там, где сейчас россия, могут возникнуть другие, более справедливые пространства. И я не считаю, что все из этих пространств должны быть только национальными государствами; это могут быть пространства пере-объединенные по реально федеративному принципу, это могут быть города-автономии во флюидных союзах, это может быть множество геополитических процессов становления будущих миров, определенных в зависимости от конкретных локусов и политик, которые исходят не только из них самих, но и поддерживаются обновленными (!) международными институтами. Я вижу, что уже сейчас есть деколониальные активист_ки, политические мыслитель_ницы, которые думают над этим, и стараюсь следить за тем, что они говорят.

Есть конкретные вещи, которые я не могу делать: я не могу и не буду представлять россию и российскую литературу на международных культурных площадках. Буду представлять себя. Это мой способ нести ответственность за то, что говорю и делаю.

Кроме того, для этого есть ещё есть несколько существенных причин. Самая основная: государство рф ведет захватническую войну против Украины — моего дома.

Остальные:

- Я не делаю и не планирую делать в ближайшем будущем какие-либо культурные проекты в россии. Не являюсь больше (с 2020-21 года) активной деятельницей российских независимых литературных сообществ и проектов. То, что эти сообщества сейчас производят, не могут быть соотнесены с моими ценностями и опытом.

- Я не пишу «антивоенной русской поэзии». Все приглашения от российских и международных институций поучаствовать в «антивоенных» литературных проектах после 24 февраля я оставила без ответа. Я не поддерживаю этот дискурс, по отношению к которому сейчас осуществляют субординацию какое-то довольно существенное количество русскоязычных автор_ок — в настоящем или прошлом связанных с россией. Я определяю своё письмо в совершенно других ценностях и отношениях, которые не «антивоенные», а признают необходимость вооруженного деколониального сопротивления в ответ на российскую военную агрессию.

- Я не могу говорить от имени тех, кто сейчас остаётся в россии и с 2020 года не пишу текстов, связанных с внутренними политическими событиями/процессами в россии.

- Я бы не хотела, чтобы такая репрезентация — через рф — (иногда осуществляемая международными кураторами помимо моей воли) содержательно определяла то, что я сейчас делаю. Но я не отказываюсь от тех стихов, которые написала с 2012 по 2018 год, живя в россии. И от тех нескольких текстов, которые я написала в связи с политическими процессами в россии, уже живя в Украине (как, например, «Моя вагина» или «Великая русская литература»). И не отказываюсь от личных, дружеских и поэтических связей с конкретными людьми, которые для меня важны и имеют такое же гражданство, как и я.

Это не значит, что теперь я пишу «в пустоте».

На меня значительно влияет многое из того, что происходит и пишется в Украине. Это то, что называется «контекст». Я знаю, что исследую его, что он очень важен для меня, знаю, какие украинские (и не только) тексты сейчас меня определяют, но также чувствую, что не могу быть в этом контексте на 100% укоренена и уж точно не хочу его присваивать.

Вот поэтому я буду выступать, представляя себя вне государств и национальных литератур.

Не представляя Украину (я четко знаю, что у меня нет права её представлять) или себя как «украинскую авторку».

Я вижу себя, как авторку, живущую в Украине, имеющую украинскую политическую идентичность, украинскую этничность и находящуюся в индивидуальном контакте с украинской культурой. Но всё это не делает меня «украинской авторкой». Потому что отношения идентичности и письма, языка, времени, погруженности в культуру и историю, — это, наверное, ещё более сложная штука, чем сама по себе политическая идентичность. Не все, кто долго живут в какой-либо стране могут и имеют право говорить от имени её национальной литературы.

Возможны и другие способы «держать речь». Я их ищу.

Ещё один важный вопрос: где моя ответственность?

Там же, где и мой паспорт — со мной, в реальном. Я их вижу и чувствую.

Не буду скрывать — я планировала отказаться от российского гражданства до 24 февраля 2022 года, но не успела запустить процесс в силу ряда внешних причин. Поэтому есть как есть. Да и не уверена, что отсутствие паспорта рф, каким-то образом избавило бы меня от чувства ответственности и вины (с этим вторым я пока не научилась работать). Я хочу отказаться от гражданства, но не отказываюсь от своей жизни и опыта, от всего, что я переживала и видела, пока жила в рф. Я буду с этим связана всю жизнь. Я не собираюсь делать вид, что 28 лет моей жизни в рф не было или было только страшное-ужасное. То, что было — часть меня, а я — часть того, что было.

Я в ответе за то, где и как жила и за то, что там делала и говорила, за то, что меня сформировало. Многое из этого и правда разрушительно, я ещё долго буду разбираться с последствиями. Наверное, это тоже одна из форм ответственности — разбираться с последствиями разрушения, посеянного в тебя, чтобы не производить его снова, для других людей и в других обстоятельствах.

Я чувствую себя ответственной за то, что делала и говорила, работая в публичном поле как кураторка и организаторка независимых литературных проектов и как активистка (с 2012 по 2018 год — особенно). За свою оптику, за внутренние империализмы, которые, как мне сейчас кажется, меня прошивали даже тогда, когда мне казалось, что я вижу другого, других. За недостаточную смелость, ярость, ясность и жесткость политических позиций. За сотрудничества и проекты, которые игнорировали реальность войны, за «компромиссные» решения, там, где их на самом деле не могло быть. За страх, который на самом деле управлял множеством моих жизненных процессов и политических решений. Наверное, это уже не страх тогда, а трусость. За трусость. За то, что не понимала, что на самом деле происходит в Украине, пока лично не попала сюда и не стала говорить с людьми, читать местные независимые медиа и блоги. За то, что мне было удобно «не понимать до конца». За то, что верила тем левым и либеральным российским источникам информации, которые у меня были (а они часто могли искажать картину идущей войны), и позволяла им формировать мой взгляд на реальность. Короче, за глупость, ригидность и зашоренность. За недостаточную внимательность и чувствительность к тому, что говорили и делали украин_ки. За то, что одно время думала, что занимаюсь «универсальным письмом» «для всех». Как бы не так.

Кажется, этот текст — тоже мой неуклюжий способ говорить ответственно (?).

Я всегда очень осторожно относилась к идентитарным политикам, не хотела, чтобы какие-то мои высказывания считывались как спекуляция на идентичности/этничности (тем более сейчас), поэтому некоторые вещи (возможно даже для себя самой, внутри) не проговаривала или проговаривала только через поэтические формы. Также мне до сих пор очень сложно называть себя кем-то потому, что мои родители очень сильно хотели чтобы я была никем.

Преодолеваю страх и неловкость не только потому, что я бы хотела, чтобы «извне» меня видели хотя бы немножко ближе к тому знанию о себе, которое я пытаюсь добыть. Но, в первую очередь, потому, что я не хочу, чтобы какие-то аспекты внешних (т. е. осуществленных другими) по отношению ко мне «поименований» и идентификаций, были использованы для продвижения ряда не разделяемых мною нарративов, касающихся войны россии против Украины или неуместных сейчас спекулятивных рассказов о «тяжелой судьбе русской литературы».

За последние несколько лет я прочитала очень много материалов на разных языках, которые были написаны вокруг моих книг и текстов и в которых многократно упоминалось про то, что я — поэтка, изгнанная из россии, что я сбежала от преследований режимом, что у меня теперь нет дома и возможности вернуться в россию — и всё это как бы присоединялось как дополнительная оптика и интерпретация к моим стихам. А это неправда. Также меня не один раз за последние 2 года приглашали участвовать в международных литературных мероприятиях, посвященных изгнанию, писателям (в том числе российским) в изгнании, в тематические проекты про «потерю дома и чувство вне-домности» и т.д. У меня есть много друзей и знакомых, которые действительно сбежали от преследований российским режимом, я знаю, что это такое, и я не хотела бы говорить за них, вместо них. У меня ведь на самом деле есть дом.

Поэтому я решила рассказать кому-то, кроме друзей, почему я переехала в Украину, какая у этого была реальная мотивация. История с бабушкой для меня и правда здесь очень важна (эта одна из моих сильных мотиваций к эмиграции). Я росла с ней, у нас была близкая связь, меня назвали её именем и она передала мне часть своей идентичности/самоощущения. Она довольно рано умерла (когда мне было 18), но я знала, что она хотела попасть в Украину, просто не успела. Спустя какое-то время я стала думать, что должна попасть сюда «за нас». Это, конечно, история про связь скорби и (само)воображения, она не имеет отношения к вопросу об ответственности. И, конечно, никаким образом не освобождает меня от ответственности и от других проблем с чувством культурной принадлежности и самоощущением.

Я сама только пытаюсь разобраться, как всё это работает внутри меня. Уже позже я читала тексты, которые рассказывают про самоощущение потомков депортированных людей и семей (таких, как украинская часть моей семьи), каким образом работает этот нарратив переселения в воображении и памяти у тех, кто непосредственно не переживали депортацию как реальный опыт. Почему вдруг потомкам депортированных становится важно вернуться в то место, откуда переместили их родителей или бабушек-дедушек, как возникает эта идея возвращения, которую они не всегда даже могут артикулировать, рационализировать или политизировать.

Понимаю, что уместить всё это в пост в фейсбуке сложно, я попыталась это сделать и не уверена, что у меня вышло чётко и ясно. Может быть, позже, когда я буду в лучшей форме, я напишу нормальные тексты об этом всём.